Русская тройка «Коламбуса», номер и совет Кучерова, ужин с Овечкиным. Большое интервью барнаульца Кирилла Марченко

Яркий российский форвард «Блю Джэкетс» в обоих своих сезонах в НХЛ преодолел планку в 20 шайб. С ним побеседовал обозреватель «СЭ» Игорь Рабинер.

Путь Кирилла Марченко пока не в звезды, но уже в заметные нападающие НХЛ (а забить в каждом из двух первых сезонов по 20+ голов нельзя не считать достижением) был совершенно не предначертан. Его детско-юношеский маршрут включал в себя Барнаул, где он родился и прожил первые десять лет, Тюмень, куда переехал, когда развалилась его первая детская команда, и Ханты-Мансийск, где закончил обучение, провел первый сезон в КХЛ и откуда был задрафтован «Коламбусом».

Путь из СКА в НХЛ тоже получился извилистым — через ковид, резерв олимпийской сборной в Пекине, отсутствие игровой практики на протяжении двух месяцев и отправку в ВХЛ почти до конца контракта вскоре после возвращения в клуб. Но парень не растерялся и вырулил. Длинноволосый нападающий сразу влюбил в себя прессу и публику в Огайо, моментально начав давать интервью на английском — в той мере, в которой тогда им владел. Провел какое-то время в АХЛ, поднялся в «Блю Джекетс» — и тоже никакой стеснительности и долгой адаптации: забивать начал сразу.

В первом сезоне Марченко был чистым снайпером — 21+4 в 59 матчах. Во втором, нынешнем, отдавал уже почти столько же, сколько забивал, — 23+19 в 78 играх. И если год назад его «минус 23» соответствовали месту команды в таблице, то сравните нынешние «минус 5», например, с «минус 27» такой звезды, как Джонни Годро.

Но еще важнее цифр — впечатление. 23-летний Марченко играет легко, умно, придумывает красивые и изящные ходы, и его голы не раз попадали в хайлайты лиги. Он совершенно точно не рядовой ее игрок, его с другими не спутаешь. И человек раскрепощенный и общительный, в чем я за два часа разговора с ним в полной мере убедился.

Самое счастливое воспоминание из НХЛ — первый хет-трик

— Предположу, что самым счастливым вашим моментом в НХЛ пока стала победа 25 февраля этого года над «Рейнджерс». Ведь это был первый матч за два года, на котором побывали ваши родители, «Коламбус» выиграл, а вы забили классный гол, объехав ворота и на паузе положив Джонатана Куика.

— Такая версия звучит красиво, но, если честно, для родителей это все-таки была вторая игра из четырех, — улыбнулся Марченко. — Момент, конечно, был запоминающийся, матч классный, и приятно, что папа с мамой видели его во дворце. Они столько для меня сделали! Очень рад был, что смогли получить визу и приехать.

И все-таки если брать самое счастливое воспоминание из НХЛ, то это мой первый хет-трик (7 января 2023-го в ворота «Каролины». — Прим. И.Р.). Потому что я сделал его дома, а три гола при своей публике забивать всегда приятнее. Это была моя 14-я или 15-я игра в НХЛ, и, когда на лед летели кепки, я был в эйфории.

— Много кепок было?

— Немало, но и не сказать, что супермного. Есть куда стремиться!

— Не было ощущения после той игры, что это точка невозврата и теперь в НХЛ у вас все будет в порядке?

— Нет. Тогда я даже не понимал, что происходит. Наверное, только к концу первого сезона возникло чувство уверенности, что все идет правильным путем. Но не в том смысле, что можно выдохнуть и расслабиться. Потому что это такая лига, в которой в любом случае ты должен работать дальше, чтобы быть нужным.

— Еще один памятный момент этого сезона — матч с «Бостоном», в котором впервые в истории НХЛ четыре россиянина одной команды забросили шайбы. Что на вас тогда нашло?

— О том, что это рекорд, нам сказали только после игры. Много времени об этом думать не было из-за плотного расписания, но в тот момент было забавно, весело и приятно. Но не сказать, что суперкруто — это не 850 шайб в НХЛ, как Овечкин, забить.

Ворон, Чинах и Провор (Дмитрий Воронков, Егор Чинахов и Иван Проворов. — Прим. И.Р.) все забили во втором периоде, причем как-то резко. И просто по приколу подошли ко мне в перерыве и сказали: «Ты должен забить. Мы все забили — и тебе пора». — «Постараюсь, ребята!»

Я спокойно к этому отнесся, не загонялся: получится — забью, не получится — и ладно. Получилось очень быстро — чуть ли не в первой смене. У нас было большинство пять на три, и шайба отскочила ко мне на пустые. Думаю: «Здорово!»

— Как-то отпраздновали?

— А мы все ужины на выездах проводим с русскими ребятами вместе. 41 игра на чужом поле — и 41 ужин. Так что каждый раз праздник!

— Если бы кто-то вам сказал, что после двух первых сезонов в НХЛ у вас будет 44 гола, — поверили бы?

— Наверное, нет. Но готовился усердно и хотел попасть в НХЛ. В то же время был готов пройти через АХЛ. Все как-то так сложилось, что надолго там не задержался. Это везение, конечно, но слава богу, что произошло так.

— В чем везение?

— Наверное, так нельзя говорить, но у нас тогда было много травм в первой команде, некому было играть. Вот меня и подняли. Не только поэтому, конечно, — но, будь все здоровы, далеко не факт, что такой шанс у меня появился бы.

В прошлом сезоне у меня не было права на ошибку

— В прошлом году у вас было много заброшенных шайб, но вы почти не отдавали передач (21+4. — Прим. И.Р.). При этом у вас никогда не было репутации игрока, который зациклен только на броске, что 23+19 в этом сезоне и доказали. Почему так получилось?

— Многое зависит от партнеров, от того, с кем ты играешь. Весь прошлый сезон я отыграл в тройке с Джонни Годро, и моей задачей было только забивать. Мне отдавали классные пасы на пустые, под бросок — в общем, все делалось для того, чтобы я только бросал. В том сезоне провел очень мало времени с шайбой. Принял — бросил. Наверное, я просто подстроился под ситуацию, и это приносило какой-то результат.

Так сложилось еще и потому, что это был мой первый год. Мне надо было играть, у меня не было права на ошибку. А грубо говоря, бросок ее исключает, минимальна вероятность, что после него будет контратака на твои ворота. Если пытаться обыграть или отдать, можно ошибиться — и все выйдет не очень хорошо. Тогда я был прямо зациклен на броске.

В этом году большинство матчей я отыграл с Вороном, и пришлось немножко поменять свой стиль — больше стараться играть с шайбой, больше создавать, чем зацикливаться на броске. Но в любом случае есть какой-то прогресс. Плюс в русской тройке мы старались больше играть в комбинационный хоккей. Кто в лучшей позиции — того и выводили на бросок. Отсюда и изменения.

— Какая из двух этих опций вам нравится больше?

— Забивать мне, конечно, нравится, потому что я как будто понимаю, как это делать. Не говорю, что забиваю 50, но какое-то понимание, как и куда прикатиться, куда надо бросить вратарю, есть. Но получается классная голевая — тоже приятно, ощущения не хуже. Тем более после прошлого сезона, когда передач почти не было. Просто стараюсь играть по ситуации, не привязываюсь к этим хотелкам — забить, отдать. Главное — просто приносить результат.

— О Годро как о человеке люди хорошо отзываются, но на льду в момент его обмена от бывшего суперснайпера «Калгари» ждали гораздо большего.

— Он очень позитивный и добрый человек. С ним можно посмеяться, поприкалываться. Поэтому мы с ним всегда общаемся на позитивной ноте. А о том, что и почему происходит на льду, судить не берусь.

Барнаул — Тюмень — Ханты-Мансийск

— Где сейчас живут и чем занимаются ваши родители?

— У отца — сельскохозяйственное предприятие. Мама не работает, ждет папу под Барнаулом в деревне. У него работа сезонная — полгода в летнее время, со второй половины весны по первую половину осени. Зимой он отдыхает, и у родителей есть возможность путешествовать.

Моей хоккейной карьере они посвятили всю жизнь. Потому что начиная с десяти лет я путешествовал по всей стране с ними и с младшим братом. Из Барнаула уехали на четыре года в Тюмень, потом — в Ханты-Мансийск. На протяжении восьми-десяти лет папа с мамой подолгу не жили в своей квартире, а мотались по съемным — то в одном городе, то в другом. Так сложилось, что был выбор — либо оставаться в Барнауле и заканчивать с хоккеем, потому что наша детская команда там распалась, а другой не было, либо куда-то уезжать. Мне было лет 10 или 11. И мы без приглашения поехали в Тюмень.

— Почему в Тюмень? И почему без приглашения?

— У нас в семье все решения, которые связаны со спортом, принимал отец, бывший волейболист, который больше во всем этом разбирается. И уже на 90 процентов было решено, что едем в Новокузнецк, в школу «Металлурга». Но вдруг мама — что уже было нехарактерно — сказала: «Ребята, поехали-ка в Тюмень. Там нормально». Без объяснения причин. До сих пор не знаю, что тогда произошло. Но мы собрались и поехали. И нас взяли.

Правда, я оказался только во втором составе «Газовика». Тренировались семь-восемь звеньев, народу было очень много. И меня определили только в «Газовик-2», в четвертое звено второго состава. Но постепенно получилось закрепиться и перебраться выше — спустя два-три года оказался в первой команде.

— Когда родители переезжали с вами по городам, им приходилось устраиваться на работу или их брали в местный хоккейный клуб?

— Нет. Тогда была такая же ситуация, как и сейчас, — отец работал в Барнауле сезонами, а в остальные периоды мог путешествовать и жить с нами. Летом мы с братом возвращались на Алтай. Какая там часах в четырех от Барнаула, в горах, красота! Скучаю по ней и в межсезонье обязательно туда съезжу.

Пока папа работал — мы с братом тренировались. Потом уезжали на сборы, жили в интернатах. К началу или ближе к середине осени к нам приезжала мама, снимала квартиру. Во второй половине осени, после завершения полевых работ, к ней присоединялся отец. И так каждый год.

— Какой момент в маршруте Барнаул — Тюмень — Ханты-Мансийск — Санкт-Петербург считаете переломным? Когда возникло понимание, что в хоккее можете добиться чего-то серьезного?

— Да у меня такое мышление, что и сейчас не до конца еще все осознаю. В чем-то до сих пор ребенком остался. А переломный момент, думаю, был в 16 лет в Ханты-Мансийске, когда я понял, что через два года могу попасть на драфт НХЛ. До того момента даже не вникал в это. Нет, за НХЛ следил, думал, как это круто и классно. Но о себе в такой перспективе не думал.

А в 16 увидел себя в списках перспективных ребят, которые могут быть задрафтованы, и подумал: «О, и у тебя есть шанс попасть в НХЛ». И… продолжал до конца в это не верить. Обычно к ребятам понимание, чего они хотят, приходит лет с 13 до 15. У меня — только в 16.

— И как это повлияло на вашу жизнь?

— Поменяло подход. Я понял, что есть шанс и нужно за него цепляться, работать. Родители и тренеры всегда говорили, что надо выкладываться на полную, но мы, дети, все равно это не до конца слушаем, а делаем в основном то, что доставляет удовольствие. А тут я понял, что нужно делать еще больше. И то, что нужно именно мне. Допустим, увидел пару упражнений, который ребенком делал Коннор Макдэвид на земле с клюшкой и шайбой — и перенял их. Думаю, они мне неплохо помогли. Начал банально качать пресс. В общем, делать не только то, что все.

Номер Кучерова, кумир детства — Овечкин

— У вас тот же 86-й номер, что и у Никиты Кучерова. Почему у вас появился и легко ли было получить его в «Коламбусе»?

— В «Коламбусе», слава богу, легко, потому что под ним никто не играл. А появился он у меня, когда я переехал в СКА. В «Югре», в первый свой год в КХЛ, взял 34-й. Сезон провалил, но никак не связываю это с номером. Просто у меня была травма, и работал, как теперь понимаю, не так много, как нужно было. Тренироваться надо было больше и лучше.

Но на следующий год все равно оказался в СКА. Там очень большая система, огромное количество игроков. Сейчас сделали так, что разные люди могут играть под разными номерами в КХЛ и МХЛ, а раньше был один номер на всю систему. А нас в команде — 60−70 игроков. То есть в момент прихода на выбор оставалось номеров 15−20. 34-й, кстати, тоже был — но был и 86-й, который визуально выглядел прикольно. Подумал: «Возьму его». И потом все сложилось так, что не стал его менять.

— Вам доставляет удовольствие мысль, что вы играете под тем же номером, что и лучший на сегодня российский хоккеист, обладатель «Арт Росс Трофи» и, возможно, сильнейший игрок мира?

— Приятно, конечно, тем более что у Кучерова есть чему учиться. Но, естественно, когда ты играешь в НХЛ, то уже не обращаешь внимания на номера, а смотришь на себя с точки зрения развития. К цифрам отношусь просто. У кого-то есть по этому поводу суеверия, а я смотрю только на то, чтобы это выглядело прикольно.

— Вы с Никитой хорошо знакомы? У вас же с ним один агент — Дэн Мильштейн.

— Не сказал бы, что прямо хорошо. Познакомились в этом сезоне, пообщались после игры. Встреча была недолгой — он подсказал пару вещей, пожелали друг другу удачи и разошлись. Хороший добрый парень. Каждый матч против такого хоккеиста и каждое общение с ним, даже минимальное, — опыт, и его надо ценить.

— А что именно подсказал?

— Это я не могу публично рассказать.

— А с легендами — Александром Овечкиным и Евгением Малкиным — познакомиться и пообщаться успели?

— С Овечкиным успел — еще в прошлом году. С Малкиным пока просто здоровались на льду. А Саша позвал нас на ужин, когда «Коламбус» приехал в «Вашингтон». Приятные воспоминания! В основном он рассказывал истории про хоккей, народу было много.

И клюшку у него взял, для меня это событие. Стоит у меня дома, как и еще две — Кучерова и Кирилла Капризова. Следующая цель — клюшка Артемия Панарина, с которым мы хорошо общаемся. Когда или он приезжает в Коламбус, или мы в Нью-Йорк и у него есть время, всегда ходим ужинать. А по клюшкам у меня есть целый список. Соберу их, если, конечно, ребята дадут, ха-ха!

— В детстве у вас был кумир, на которого хотели быть похожим?

— Да. Думаю, как и у всех российских пацанов — Овечкин. Стиль, голы — мне все в нем нравилось! Но в 16−17 лет, когда я уже был в МХЛ, понравился Кросби. Потом Кучеров. Но на первом месте, если взять все годы в целом, все-таки Овечкин. Так что знакомство с ним для меня стало большим событием.

— А стал ли большим событием драфт? И как отнеслись к тому, что вас выбрали во втором раунде?

— Это был сюрприз и хороший результат, потому что к тому времени я играл в Ханты-Мансийске. Попасть оттуда во второй раунд — это, в моем понимании, было неплохо. Конечно, еще приятнее было бы в первый, но я на этом не зацикливался.

Дело было в Далласе. Жара, помню, очень сильная — градусов 35, я в костюме очень сильно потел. В первый день выбирают только первый раунд, во второй — все остальные. Когда выбирали 30-го или 31-го номера, камеру направили на меня, подумал: «Правда я?» Но оказалось, что игрок, который сидел выше меня на одно сиденье. Ладно, ничего страшного!

На будущее, конечно, я мечтал об НХЛ, но к тому моменту уже подписал контракт со СКА, поэтому ощущения, что вот сейчас выбрали и я тут останусь, не было. Но чувства все равно были приятные и незабываемые. Классный момент в жизни!

— По тем собеседованиям, которые у вас были с клубами, примерно догадывались, где можете оказаться?

— Нет. Они все были стандартные, хотя общаются с тобой приятно и открыто. Но, когда дело доходит до выбора, берут уже тех, кому кто нужен. Разве что с «Вашингтоном», как в какой-то момент показалось, собеседование было не совсем похожее. И подумал: может, «Кэпиталз» могут выбрать и я с Овечкиным в одной команде окажусь? Но нет.

Наш с Воронковым водитель — Чинахов!

— Каково играть в НХЛ в единственной на сегодня российской тройке нападения в лиге?

— Да супер! Этот факт очень приятен, он вдохновляет и мотивирует. Мы тоже иногда сталкиваемся с проблемами и понимаем, что завтра уже можем играть в разных сочетаниях. Да и вообще не так, что все матчи проводим тройкой, — нас то объединяют, то разъединяют. Мы играли не более половины матчей вместе, даже меньше. Вот с Вороном — 90−95% игр. А Чинаха часто ставили в первое звено с Джонни Годро и Буном Дженнером, это было самый частый вариант.

Конечно, хотелось бы по максимуму играть вместе, но это зависит от пользы, которую мы приносим команде в конкретный момент. Если перестаем — нас разводят. Главное — побеждать, а не в каких сочетаниях вы играете. Но в том, что мы в своей тройке подсказываем друг другу на русском языке, плюсов больше, чем минусов. И понимаем хоккей примерно одинаково, так, как нас учили.

— Как вас впервые поставили вместе?

— У нас сломался центральный. Подошел тренер по индивидуальным качествам и спросил у Ворона: «Ты можешь играть в центре?» А мы были вместе, так как Дима по-английски пока не очень, и мы с Чинахом ему переводим. Тогда и стало понятно, что нас видят в одной тройке — с главным тренером это тоже обсудили. Это дало нам кучу эмоций. В первой же игре, помню, Ворон забил — кажется, «Оттаве». Первое время на этих эмоциях и играли — весело, здорово, классно, друг за друга. И потом так же продолжали, когда была такая возможность!

— Говорите на льду всегда по-русски?

— Когда играли 15 матчей в одной тройке, то да. Но так в игре больше кричу на английском. Так проще, и все понимают.

— Кто из вас самый эмоциональный и спокойный? Часто ли разбираете втроем свои игры и кто в этих разборах инициатор?

— Все игровые ситуации во время матча — на мне, я, грубо говоря, пытаюсь подсказать, что мы делаем. Больше тактики, внести какую-то комбинацию. Ворон просто знает, что должен делать, и делает это. В общем, наверное, главный инициатор обсуждений — я. Мы очень редко ругались в тройке, что удивительно, — когда играешь вместе, всегда ругаешься. Самый спокойный из нас — Ворон, он вообще всегда на одной волне.

— Но удаляется он больше всех.

— Это нормально, потому что он по габаритам больше всех. Мы и живем все втроем в одном семиэтажном доме! Не специально, просто так сложилось. Тарас и Провор — чуть подальше. И ездим везде втроем — в аэропорт, из аэропорта. У Ворона машины нет, у меня жена чаще за рулем, чем я. Главный водитель у нас — Чинах. Хороший, классный и, самое главное, бесплатный, ха-ха! На ужин в Коламбусе тоже ходим вместе. Только изредка — куда-то с женой без ребят.

— А что ж Воронков машиной не обзавелся?

— Зачем? Живем в двух минутах от арены, которая у нас и игровая, и тренировочная. Машина нужна, только чтобы в аэропорт доехать, а для этого есть Чинах.

— В начале сезона ходили слухи, что Чинахов и особенно Воронков сильно скучали по России и хотели домой. Как все было на самом деле, пришлось ли вам их как-то поддерживать и успокаивать?

— Не сказал бы. Это больше раздули в прессе, мне кажется. Конечно, не могу залезть к ним в голову и знать наверняка — может, какие-то моменты и проскальзывали. Насчет Чинаха вообще такого не помню, если честно. Насчет Ворона небольшие разговоры были, но только на фоне того, что банально тяжело перестроиться и привыкнуть к другой стране. Но в какой-то момент он взял себя в руки и сказал, что все в порядке, поехали дальше. И все сразу забылось. Большой проблемы в этом точно не было. По крайней мере внутри команды.

— Сейчас они ощущают себя комфортно?

— Конечно. Играем в двух первых звеньях, развиваемся, вместе какое-то время поиграли.

— У Воронкова пошел прогресс в английском?

— Пошел. Не скажу, что огромный, но уже что-то понимает и может объяснить. Все как обычно у русских людей в первый год.

— А как же вы давали интервью на английском чуть ли не с первого дня?

— Да я слушаю свои интервью того времени — и понимаю, что вообще ужасно разговаривал! Ошибки допускал такие, что просто кошмар.

— Но то, что вы начали сразу говорить, причем на публике, вызвало к вам большую симпатию.

— Да, но при этом не знал язык вообще, ха-ха. Что-то говорил, а что конкретно — фиг поймешь. Все нескладно, бессвязно… С другой стороны, за счет того, что не стеснялся, быстрее его хоть как-то выучил.

— Вся русская тройка из «Коламбуса» — из Сибири: вы — из Барнаула, Воронков — из Ангарска, Чинахов — из Омска. Да и вратарь Даниил Тарасов — из Новокузнецка. Только Проворов — ярославский. Не было мысли сделать тур и заехать к каждому в гости?

— С этим ребятами уже провел семь месяцев, мне хватит, ха-ха! Шучу, конечно. Летом мы с ними увидимся. Куда точно съезжу — это к себе на Алтай. А потом уже буду готовиться к следующему сезону.

Для всех русских ребят сыграть за сборную было бы счастьем

— Как Воронкову без знания языка удалось весь сезон показывать такой приличный хоккей и в первом сезоне в НХЛ показать лучшие цифры результативности за карьеру (18+16, в «Ак Барсе» у него лишь в последнем сезоне было 18+13. — Прим. И.Р.)?

— Требования в современном хоккее в целом похожи. Нам рисуют, показывают видео, все очень наглядно. Если честно, здесь и без языка можно справиться, хорошо сыграть. Да, если какие-то моменты тренер подсказывает, мы переводим. Но и сам Ворон в целом молодец, схватывает быстро и играет правильно. Хоккейный язык он уже знает.

— Давно не видел, чтобы российские хоккеисты так играли на пятачке. Разве что Валерий Ничушкин.

— Так я давно вообще таких больших хоккеистов, как Ворон, не видел — под два метра ростом и сто килограммов весом, может, даже больше, не замерял. Я и сам несколько раз с ним боролся — поди его сдвинь, стена. Только если убегать от него. Такой игрок — большой плюс для команды.

— Аппетит у него серьезный? Вы же ужинаете регулярно, знаете.

— Да я бы не сказал, что он ест больше кого-то из нас. Понимает же, что нужно не только стоять на пятаке, но и бегать в атаку!

— Вы же с Воронковым вместе играли еще в молодежной сборной, на том самом МЧМ, когда очень обидно проиграли Канаде на последних минутах.

— Да. Начали турнир в нашем сыгранном звене с Ваней Морозовым и Васей Подколзиным, но потом нас разбили, поставили Ворона, с которым мы выходили в трех или четырех матчах. С Германией сыграли хорошо, забили много.

— На Воронкова тогда обрушилось очень много критики из-за удаления в финале, которое канадцы реализовали. Он сильно переживал?

— Мы на эту тему не разговаривали. Сейчас все равно о том турнире в основном приятные воспоминания. Конечно, хотелось первое место, но мы играли в финале чемпионата мира, которого сейчас у нас вообще нет! Да, обидно, что сами, дураки, проиграли тот матч, но по содержанию игры наша команда была очень хороша. И считаю, что второе место мы заняли незаслуженно.

— Насколько приятно работалось с тренерским тандемом Валерий Брагин — Игорь Ларионов?

— Очень здорово, мне все нравилось. Насколько помню, за игру с шайбой отвечал Ларионов, без шайбы — Брагин. Таким образом соблюдался баланс. И воспоминания остались такие, что, думаю, все друг за другом сейчас следим, даже если из-за жесткого графика не удается созваниваться и списываться.

— Для вас то поражение в финале стало трагедией или вы его быстро пережили?

— Не то чтобы трагедией… Было неприятно, запомнилось на всю жизнь. Осадок останется. Но не могу сказать, что сейчас это какое-то болезненное воспоминание. Приятные эмоции, что побывали на таком турнире и сумели хорошо сыграть. Надеюсь, главные победы еще впереди.

— Егор Замула сказал мне, что, если бы была такая возможность, он вернулся бы в ту команду.

— Согласен полностью. Я бы тоже. Если бы сейчас всем вместе собраться и поиграть именно в том составе — было бы очень интересно. Да, думаю, для всех русских ребят, кто сейчас находится в Северной Америке, было бы счастьем поехать поиграть за сборную России на любом турнире. Надеюсь, такая возможность у нас снова будет.

Лакроссы не получается забивать даже на тренировках в пустые ворота!

— В этом сезоне вы забили немало красивых шайб. Откуда взялась такая раскованность?

— В России, наверное, у меня ее не было на протяжении всей карьеры. Даже в прошлом сезоне чувствовал себя более раскрепощенным и уверенным — сто процентов! Поэтому такие моменты и получаются.

Но набираюсь опыта, в том числе визуально — смотрю и голы, и смены других игроков, и вообще хоккей. И стараюсь этот визуальный опыт переносить на лед. Если говорить про гол «Рейнджерс», с которого мы начали разговор, то в прошлом году Тэйдж Томпсон из «Баффало» забил штуки две-три таких минимум, когда объехал ворота. И он так классно это делал, такие паузы выдерживал! Вот я и решил попробовать по ситуации. Хотя такое сложно отработать, это чисто ситуативно. Гол из-под ноги «Баффало» — тоже анализировал и думал, что, наверное, это может сработать, нужно только потренировать, попробовать.

— Сколько времени тренировали этот финт?

— Не сказал бы, что я так делать не умел. Думаю, тот, кто играет в хоккей, в любом случае может такое исполнить. Просто не было стабильности. То есть, условно, из пяти шайб две мог попасть, а три промазать. Задача была, чтобы получалось всегда или почти всегда. Навскидку скажу, что после каждой тренировки оставался в течение недели и бросал так шайб по шесть.

Это занимает буквально минуту-две, и постепенно появляется уверенность. Она пришла, и в игре движение получилось. Правда, пока только один раз, второй попробовал — не забил. Да, если честно, я бы попытался, даже если бы на тренировках не получалось. Не было такого: не буду этого делать, пока не доведу до совершенства.

— А от чего идет раскрепощенность? От отношения тренеров?

— Доверие тоже играет роль. А еще, наверное, ощущаю себя, как будто мне двадцать, а мне уже 24 этим летом исполнится. Отыграл в лиге два сезона, лица те же, вратари те же, понимаю, от кого чего ждать. Понимаю, что в такой-то команде есть игроки, которые могут сделать так и так. В общем и целом, приходит какая-то уверенность, что могу что-то пробовать.

— Вратари от таких голов не сильно бесятся?

— Я не спрашивал — и слава богу.

— Лакроссы не пытались забивать?

— Сколько ни старался даже на тренировках — не получается! Имею в виду — даже с пустыми воротами. Вот нет у меня этого движения. Да и времени особого в НХЛ нет, чтобы это сделать.

— Но у земляка вашего по Барнаулу Андрея Свечникова уже три раза получилось.

— Да, и классно! Но я пока эту идею даже из головы вычеркнул, не думаю об этом. Может, кстати, надо будет когда-нибудь попробовать.

— Вы же со Свечниковым-младшим в Барнауле в одной команде играли?

— Да, год или два. Но совсем маленькие тогда были. Потом он уехал. Но мы друг друга в любом случае знали и знаем, следим, как у кого идет, иногда списываемся. У нас хорошие отношения.

Советы Самсонова, 24/7 Мильштейна и поддержка Гаврикова

— Дэн Мильштейн рассказывал, что вам здорово помог знаменитый в прошлом нападающий Сергей Самсонов, который сейчас отвечает за развитие игроков в его агентстве Gold Star. В чем эта помощь заключалась?

— Очень благодарен Сергею за ту работу, которую он со мной ведет. Мы в классных отношениях, он замечательный человек, и большое ему спасибо за то, что он находится рядом и всегда оказывает поддержку. И специалист он очень высокого уровня. Мы в любой момент можем созвониться, обсудить какие-то детали моей игры. Он скидывает видео с определенными нюансами, которые смотрю, и мы их обсуждаем. А бывает, просто созваниваемся, разговариваем, как дела. Я такое его отношение очень ценю.

— Можете привести пример его помощи?

— Именно Самсонов до меня донес такую мысль: если хочешь играть раскованнее, позволять себе какие-то финты, то должен приносить за это дополнительную пользу команде в обороне — отбирать шайбы, идти в борьбу и выигрывать ее. Это даст тебе в глазах тренера больше права на риск.

— Этакая компенсация за красоту?

— Именно. И вижу, что этот совет работает. Ты делаешь вещи, которые незаметны обычному зрителю, но очень полезны для команды. Тренеры это ценят, и ты зарабатываешь у них дополнительное доверие, которым можешь воспользоваться для создания более ярких моментов.

— А как тренеры реагируют на такие эстетские голы, которые вы забивали в этом сезоне?

— Да ладно уж там, эстетские. На самом деле отношусь к ним спокойно: забил и забил. В команде это никак не обсуждается — говорят «молодчик», и все. Мы и с Сергеем на них не зацикливаемся. Больше смотрим индивидуальные моменты, где я мог лучше сыграть, где недоработал.

— А сам Мильштейн в каких ситуациях помог?

— Он всегда на связи и помогает. 24 на 7! По любым мелочам к нему всегда можно обратиться, в том числе и бытовым, не говоря уже о хоккее. Там он всегда меня защищает и помогает. В начале сезона я был в запасе, Дэн звонил руководству, разговаривал. После чего мне объяснили, в каком направлении двигаться, что надо делать лучше. В общем, его постоянное присутствие дает большую уверенность мне и моей жене.

— Я как-то видел, как он ведет три или четыре телефонных разговора одновременно. Успокаивает одного игрока, который в тот вечер мало играл…

— Наверное, это я был!

— Нет, Эвандер Кейн. По другой линии общается с женой другого игрока про въездные визы для родителей, по третьей — с женой другого про только что купленные шторы.

— Да, в этом плане он большой молодец. И всегда на связи. Для нас, хоккеистов, это имеет большое значение.

— Вы же перешли к нему от Марка Гандлера, тоже известного агента с большим опытом. С ним было по-другому?

— Не хочу говорить ничего плохого ни про Марка, ни про его помощников. Просто у них немножко другой подход, философия в отношениях с игроками. Ее я тоже могу понять. Будь я североамериканцем, меня бы в работе с ним, наверное, все устраивало — потому что это моя страна, в которой я понимаю, как все устроено. Но лично я с Дэном чувствую себя увереннее.

— Как восприняли отставку генерального менеджера «Коламбуса» финна Ярмо Кекяляйнена по ходу этого сезона? Какие у вас были отношения?

— Чисто рабочие. Долгих разговоров у нас никогда не было. На мне эта отставка никак не сказалась. Просто узнал новости и пошел дальше. Это бизнес, в котором такое случается.

— Ваш друг Владислав Гавриков относился к нему не очень хорошо, говорил, что именно из-за Кекяляйнена перед прошлогодним дедлайном сорвался его уже готовый обмен в «Бостон».

— Влад подписывал с ним контракт, работал года четыре, за это время у них сформировались какие-то отношения. Я с ним контрактов не заключал и мнение о нем составить не успел.

— Как не заключали? А первый?

— Первый — да. Но это стандартный контракт новичка, а вот до следующего, персонального, дело не дошло. Поэтому у меня и нет ассоциации, что этот конкретный человек дал мне контракт.

— Сейчас у вас обязанности генерального менеджера исполняет президент клуба Джон Дэвидсон, авторитетный в НХЛ человек. Он много общается с игроками?

— Да. Очень хороший и приятный человек. Думаю, у него и другой работы полно, но всегда подойдет, поздоровается, спросит, как ты, — и неформально. Допустим, я на выезде приболел, не сыграл, утром выхожу в маске — он подошел и спросил, как я себя чувствую. Мелочь, а приятно.

— Знаю, что Гавриков помогал всем молодым в «Коламбусе», Чинахов его даже «вторым батей» в интервью называл. Для вас в чем эта помощь выражалась?

— Для меня все было так же, как для Чинаха. Только я чуть постарше и с женой, но Влад тоже очень сильно помог в каких-то бытовых моментах. Вроде мелочи, но они очень важны, чтобы ты себя комфортно чувствовал. Он всегда откликался на любую просьбу, даже что-то организовывал вместо нас, чтобы мы не заморачивались. Примеров было много, и мы ему очень благодарны.

— Он говорил, что вы продолжили общаться и после его обмена в «Лос-Анджелес», прошлым летом приезжали к нему в Санкт-Петербург на годовщину свадьбы.

— Да, летом мы все вместе виделись пару раз и классно провели время. Я такой человек, что, пока идет сезон, не могу много переписываться и общаться. Пишу людям только по важным событиям. Думаю, так же и каждый сфокусирован на своей игре, карьере. Но летом — другое дело. Думаю, сейчас снова встретимся и будем рады друг другу!

— С Иваном Проворовым, пришедшим из «Филадельфии» почти одновременно с уходом Гаврикова, сложились такие же близкие отношения?

— Да, но они чуть другие. Провор дольше живет в Америке, чем Влад. Но такая помощь в Коламбусе, какую мы получали от Гавра, нам уже не нужна, сами стали больше понимать. Мы просто в хороших дружеских отношениях.

— А с кем еще из энхаэловцев дружите помимо одноклубников и Гаврикова?

— С Никитой Зайцевым. Но я в телефоне не особо общительный человек, мало кому пишу. А когда встречаемся — другое дело. Всегда рад увидеться и хорошо провести время с Гришей Денисенко, Егором Замулой из той нашей молодежки. Однажды отлично поужинали в Каролине с Петей Кочетковым и моим земляком-барнаульцем Свечой (Андреем Свечниковым. — Прим. И.Р.). С Артемием Панариным, как я уже говорил, хорошо общаемся — спасибо, что отвечает, когда набираю!..

Запасным за серебро Пекина тоже дали премию

— Вы были в резерве сборной России на Олимпиаде в Пекине. Какие остались воспоминания?

— Сложное было время из-за жестких ковидных ограничений в Китае. Мы жили отдельно от команды, раздевалка та же, но тренировались только с неиграющим составом. Смотреть матчи Олимпиады и не играть для хоккеиста, конечно, тяжело. Все это с учетом сборов продолжалось месяц, и я понимал, что нужно сконцентрироваться на себе и искать какую-то пользу, что-то новое для себя.

— Нашли?

— Да. Считаю, выжал из этой ситуации максимум. В том же резерве был еще Артем Анисимов, и мы много времени проводили с ним. Жили в одном отеле, ходили вместе на завтраки, обеды и ужины. У него большой опыт в НХЛ, и он мне очень многое рассказал. К каким-то вещам просто готовил, объяснял, что мне предстоит, если поеду в НХЛ, над чем нужно работать.

— Он ведь как раз в «Коламбусе» три сезона играл. А потом в «Чикаго» был центром тройки с Патриком Кейном и новичком лиги Артемием Панариным, балансировал их атакующие таланты работой в обороне и на пятаке.

— И, помимо всех советов, это было просто приятное знакомство и хорошее времяпрепровождение. Хороший опыт, за который я благодарен и Артему, и судьбе. А с тренерами сборной хоть мы каждый день и пересекались, но не могли видеться часто, так как они в основном были с командой в Олимпийской деревне, мы же — в отеле. Но и Алексей Жамнов, и его помощники всегда подбадривали, говорили: «Ребята, спасибо большое, что вы здесь». В нашем положении слышать такое было приятно, такой позитив нам был нужен. И генеральный менеджер Илья Ковальчук тоже всегда говорил хорошие слова.

— Ковальчук после финала сказал, что сделает все возможное, чтобы запасным за серебро тоже дали премию. В итоге дали?

— Да. Спасибо за это Илье!

— Многие считают, что сборная России в Пекине была крута как коллектив, мощна физически — но для золота ей не хватило креатива, тонкости.

— Конечно, обидно, что не взяли золото. Но мы дошли до второго места, а те же канадцы, например, вообще остались без медалей. Да, считаю, что мы немного отошли от нашего фирменного комбинационного хоккея, в который мы умеем играть. Но объяснить почему, я не могу — на турнирах до Олимпиады вроде такая игра получалась. Я не тренер и не эксперт, чтобы судить о командной игре.

— Среди запасных также поначалу был Андрей Кузьменко, на тот момент второй бомбардир КХЛ. Но в итоге он прямо во время Игр уехал обратно в Пекин с официальной версией травмы. Распространено мнение, что он помог бы той команде в основе. Кто, по-вашему, был в той ситуации прав, кто — нет?

— Андрей — классный игрок, это однозначно. И, думаю, он мог бы помочь. Но к нему нужно найти подход. Я бы не сказал, что это самый простой хоккеист для работы. Но при этом у него есть очень сильные стороны, он умеет забивать и отдавать. Поэтому думаю, что они просто не сошлись в подходах — и на этом расстались.

Больше ничего по этому поводу сказать не могу, потому что деталей не знаю. Была ли у него травма, не было… Мне Кузя сказал, что у него травма и он поехал. Я ответил: «Давай, удачи тебе. Увидимся в СКА». Но на льду уже не увиделись.

— Потому что вас сразу после Олимпиады отправили в ВХЛ?

— Вне льда виделись, конечно. Я же все-таки и в СКА на пару дней приезжал, да и оставался со «СКА-Невой» в соседней раздевалке.

— Вам никто не звонил из Санкт-Петербурга во время Олимпиады с просьбой вернуться в расположение СКА? А то по Кузьменко ходили именно такие слухи.

— Мне — никто.

— То, что вы не играли в Пекине, повлияло на вашу форму? Из-за нее и отправили в ВХЛ или потому что заканчивался контракт со СКА, а вы не готовы были его продлевать?

— Два месяца без игровой практики на любого игрока повлияют. Я же и до Пекина не играл, поскольку заболел коронавирусом и перед поездкой Олимпиаду просидел недели две-три без хоккея. Потом выздоровел, начал тренироваться — но ни одной игры не провел. Тренировались мы впятером, это тоже полноценной работой назвать нельзя.

Помню, что мне даже в первых играх ВХЛ было тяжело. Отыграл навскидку всего минут 15 в первом матче, подошел к тренеру по физподготовке «СКА-Невы»: «Задыхаюсь, мне тяжело». Он ответил: «Еще четыре игры подожди — все придет в норму». Так и вышло — первый раунд закончился, и во втором я уже спокойно играл по 18−19 минут. Готовность приходит только через игру и игровое время.

— А фактор контракта какую-то роль в отправке вниз все-таки сыграл?

— Не знаю. Просто не думаю, что на тот момент меня в СКА считали сильным игроком. Там был такой состав — Бурдасов, Кузьменко, Гусев! Все лидирующие вакансии были заняты, и меня считали не более чем форвардом третьего-четвертого звена. В начале сезона я был в первом звене, но потом приехал Гусь, еще подписали Зыкова — и как-то так сложилось, что я потихоньку оказался в ВХЛ. Мне не кажется, что контрактный вопрос играл большую роль. Думаю, на тот момент меня не считали сильным игроком, который может помочь первой команде.

— Когда набрали кондиции в «СКА-Неве», не было разговоров, чтобы вас подняли обратно?

— А меня и подняли на одну игру с ЦСКА уже в полуфинале. Но я остался в запасе. СКА вылетел, «СКА-Нева» — тоже, и сезон закончился.

С Ротенбергом не было и нет никаких конфликтов

— Что думаете о Романе Ротенберге как о специалисте и человеке? Какие у вас с ним были отношения и как вы относитесь к его решению стать главным тренером?

— У нас были чисто рабочие отношения и никаких конфликтов. Мы не в ссоре, это говорю вам однозначно. Связь не поддерживаем, но ничего плохого о нем не говорю и не думаю. И он, мне кажется, тоже. А комментировать его действия, когда я не там, а в НХЛ, не считаю правильным.

— Что для вас перевешивает в оценке времени, проведенного в СКА, — то, что вам дали шанс в основе в 18 лет, или то, что отправили в ВХЛ перед отъездом за океан?

— Не отделяю одно от другого — это все опыт. Пока, в своем возрасте, вижу это так — может, позже мой взгляд и поменяется. В любом случае считаю, что хорошим игрок становится только когда проходит через разные моменты и набирается различного опыта. Не важно, в КХЛ ли, в НХЛ, в каких-то еще лигах. И чем быстрее этот опыт набирается, тем лучше. У нас (в тройке с Морозовым и Подколзиным, — Прим. И.Р.) получилось заиграть в 17−18 лет — и думаю, что это дало большой толчок лично в моем прогрессе как игрока.

— Как можно было объяснить такое доверие к целой молодежной тройке в топ-клубе лиги, в которой гораздо больше молодости ценится опыт?

— Да, это было не то чтобы новшество, но не помню, чтобы до нас кто-то из молодых тройками много играл в КХЛ. Нам дали шанс, мы начали его оправдывать и на самом деле играли хорошо. Отсюда вывод: если забиваешь голы и приносишь результат — будешь играть! Надеюсь, что молодым будут давать все больше и больше шансов проявить себя и играть в КХЛ. Вижу, что такая тенденция в лиге сейчас есть.

— Поддерживаете отношения с первым центром «Спартака» Морозовым и игроком фарм-клуба «Ванкувера» Подколзиным, которого, к сожалению, очень редко поднимают в основу?

— Не сказал бы, что общаемся много. Каждое лето списываемся, можем увидеться. Но в сезоне все очень занятые, и пока каждый погружен в свою команду и карьеру, тяжело поддерживать тесные отношения. Знаю, что у Вани все хорошо, хоть он и прошел через пару травм. А по ситуации с Васей лучше узнавать у него самого. Просто желаю ему удачи. Он классный игрок — и он справится.

— В СКА вам кто-то из ветеранов помогал?

— Плотников, Кетов… Мы со всеми остались в хороших отношениях, и воспоминания у меня теплые в любом случае. Только команда у нас в СКА менялась часто. И обидно за тот год, когда у нас собрался хороший коллектив и, как я ощущал, мы могли выиграть Кубок Гагарина — но тут случилась пандемия, и после первого раунда сезон закрылся.

— Болеете ли сейчас за СКА, следили ли за Кубком Гагарина?

— Не сказал бы, что за кого-то в нем болел. Просто следил за своими друзьями, переживал за них. А команда, которая мне импонирует, — только «Витязь». Многие знают, почему.

— Естественно. Ваша жена — дочка генерального менеджера «Витязя» Игоря Варицкого. Она смотрит матчи отцовского клуба?

— Ей это делать тоже тяжело из-за разницы во времени. Бывает, хайлайты включаем. Больше слежу за друзьями и индивидуально за игроками. Потому что сам как игрок могу оценивать чьи-то действия. Мне проще смотреть за отдельно взятым хоккеистом, чем за командой в целом.

— Насколько вам помогло как профессионалу то, что ваша жена — из хоккейной семьи?

— Это здорово в любом случае. Думаю, благодаря этому мы смогли избежать многих конфликтов — в связи с тем, например, что я как спортсмен не могу уделять ей должного внимания. Хорошо, что она все понимает. Очень благодарен жене за это понимание и вообще за все.

Ко времени в АХЛ отнесся позитивно

— Что вам дала АХЛ? Тот же Егор Замула ее терпеть не может.

— Это, видимо, зависит от команды, отношений, количества проведенного там времени. У меня получилось за первые четыре игры забить четыре гола, и как-то все так пошло, что отнесся к этому периоду позитивно. Наверное, это был переходный этап после России перед НХЛ, чтобы втянуться, влиться в североамериканский хоккей. Свои минусы есть, конечно, но главное — играл там много.

Это о том же — чтобы стать хорошим игроком, нужно набраться как можно больше разного опыта. И в АХЛ был классный игровой опыт для меня, поскольку проводил на льду от 18 до 20 минут, имел полное доверие тренера, мог все время что-то придумывать и как-то себя развивать. И получал удовольствие от хоккея. А то, что переезды на автобусах… Максимум был — часов пять. Просто понял потом, что надо брать с собой подушку — и вообще все шикарно!

— Опыт в АХЛ, где вы провели 16 матчей и набрали 19 очков, помог потом в НХЛ?

— Да, потому что нужно было привыкнуть к скоростям и адаптироваться к площадкам. Две-три игры потратил на понимание того, что там происходит, — но и в них уже забил. С каждой игрой все лучше понимал, как игроки мыслят, подстраивался под это.

— Насколько вгоняет в тоску то, что «Коламбус» второй год в самом низу таблицы? Или важнее то, что у вас много игровой практики?

— Конечно, хочется выигрывать, в плей-офф попадать, за Кубок биться. Но — и чтобы игровая практика была. Хочется всего и сразу. Как и любой игрок, имею право этого хотеть! Думаю, в следующем сезоне все будет в порядке, и мы сможем попасть в плей-офф. А по поводу игровой практики — все зависит от меня. Как буду играть — столько и времени будет.

— Как получилось, что с такими результатами команды вы от прошлогодних «минус 23» прыгнули к нынешним «минус пять», а в марте вообще был ноль?

— Честно, не могу объяснить! Что-то поменялось, а что конкретно — не знаю. Не могу даже сказать, в чем именно прибавил в защите. Так сложилось.

— Что у вас была за ситуация с Элвисом Мерзликинсом на тренировке, когда Воронков разнимал?

— Это больше раздули. Он сделал мне подножку, я подумал — специально, хотя на самом деле случайно. На эмоциях сказал ему грубо, а он не извинился и ответил так же. Просто подъехали и поругались друг другу в лицо, там не было даже намека ни на какую драку. Но в моменте, когда мы только подъехали и прикоснулись друг другу — сразу это сфоткали, и все, пошел кипеш. Но сразу после тренировки уже не было никаких проблем. Все выяснили, объяснили друг другу и закрыли тему.

— Он же, по-моему, хорошо говорит по-русски.

— Да, почти без акцента. Элвис с нами тоже ходил на все ужины на выезде! А еще с нами Алекс Тексье ходит, француз! Он тоже наш близкий друг.

— Наверняка уже русский выучил — в такой-то компании.

— Знает пару слов, но в интервью их называть некрасиво, ха-ха. С ним мы в основном на английском беседуем.

— Перед дедлайном нападающего Джека Рословика обменяли в «Рейнджерс», к одним из главных претендентам на Кубок Стэнли.

— Хороший, классный игрок. Отлично играет и в обороне, и в атаке. Ни секунды не сомневался, что он им поможет. Написали ему после обмена, пожелали удачи. Это случилось очень быстро, потому что его поменяли в последний день, по-моему, даже в последний час дедлайна. Времени, чтобы зайти в раздевалку и попрощаться со всеми, у него не было — надо было собираться и лететь моментально, на следующий день у «Рейнджерс» уже была игра. Такая в НХЛ жизнь!

— Как вам город Коламбус? Опытные хоккеисты стремятся оттуда уехать. Вы поняли почему?

— У каждого свои предпочтения, почему они хотят или не хотят оставаться в том или ином городе. Для меня, как, думаю, и для большинства хоккеистов, это прежде всего организация. Как к тебе относятся, понимают ли тебя, доверяют ли. Пока все в порядке и можно прогрессировать, то, мне кажется, нет смысла обращать много внимания на город. Сейчас меня все устраивает. У нас с женой нет больших предпочтений, где жить. И, слава богу, есть деньги, чтобы при желании куда-то полететь и приятно провести там время.

— Вы как-то рассказывали, что вам очень хочется погладить свою любимую красную панду в зоопарке Коламбуса, но там надо записываться в многомесячную очередь. Осуществили?

— Пока нет. Грустно! Причем даже записался, но потом эта запись куда-то пропала.

— Неужели зоопарк не может помочь игроку одной из немногих — наряду только с МЛС — профессиональных спортивных команд города осуществить такое скромное желание?

— У меня английский не на таком высоком уровне, чтобы я мог об этом спросить. Меня никто не поймет. Ну и ладно, в другой раз!

В футболе я за «Спартак», «Баварию», Бельгию и Португалию

— Вы рассказывали, что интересуетесь футболом и во время ЧМ-2022 в Катаре хотели в фарм-клубе «Коламбуса» обменяться с кем-то впечатлениями — а не с кем было. За кого болели?

— Футболом и баскетболом действительно интересуюсь, но во время хоккейного сезона смотрю очень мало. А вот когда сезон заканчивается — тогда и Лига чемпионов, и НБА, и все на свете. Из футбольных сборных импонируют Бельгия и Португалия — нравятся игроки, которые в них играют. Но в Катаре мои надежды на них не оправдались. Еще Германия всегда нравилась, но она сейчас в периоде перестройки.

— Нет желания поехать в Германию на Евро в этом июне?

— Думал про это, может, и получится. А может, и нет, потому что тренироваться тоже надо. Если будет выбор между тренировками и Германией, то однозначно тренировки. А вот на финал Лиги чемпионов в этом году поеду!

— Вас же с Андреем Василевским и Михаилом Сергачевым год назад пригласили на дерби «Спартак» — ЦСКА делать первый символический удар по мячу.

— Да. Дэн (Мильштейн. — Прим. И. Р.) позвонил, предложил, было очень приятно. Конечно, волнительно, но классно! Если за кого-то болеть в России, то только за «Спартак»! Хотя сказать, что слежу за ним очень внимательно, не могу — начался сезон, и снова погрузился в хоккей.

— А из европейских клубов предпочтения есть?

— «Бавария». Так с детства сложилось. Был период, когда они мне очень нравились. В этом году еще офигенно играет «Байер» из Леверкузена. Классно играют, как-то невероятно все время отыгрываются на последних минутах — но более глубоко сказать не могу, потому что больше слежу за ними по хайлайтам. Но хочется, чтобы они так и закончили сезон без единого поражения. Если после такого сезона Хаби Алонсо перейдет в «Баварию» или «Ливерпуль», это будет неудивительно.

— У вас имидж и внешность рок-музыканта. Как вы к этому пришли?

— Да как-то само собой пришло. Долго не стригся, и жена сказала: «Тебе идет, круто. Давай попробуем отрастить!». Отрастил, так и осталось. И мне, и жене, и всем нравится, поэтому пока ничего менять не планирую. Дело еще и в том, что в Коламбусе пока не нашел свою парикмахерскую, где бы меня подстригли хорошо, так, как мне нравится. Я чуть-чуть покороче стригусь перед сезоном, но делаю это только в России. Приезжаю в Штаты и там уже играю как есть.

— Не тяжело играть? Волосы не мешают?

— Привык, потому что уже второй год хожу с длинными волосами. Не обращаю на это внимание.

— А рок слушаете?

— Вообще музыку не слушаю! Интересное замечание, что похож на рок-артиста. У меня визуально есть представление, как они могут выглядеть, но особо в это не вдавался. И точно от этого не отталкивался.

— О чем мечтаете в спорте и в жизни? При каких условиях скажете, что карьера удалась?

— Она только началась — и, надеюсь, будет продолжаться еще долго. Буду стараться сделать все, что в моих силах, чтобы стать одним из лучших игроков НХЛ. Это цель, задача и мечта, иду к ней. Но не так, чтобы стать лучшим без Кубка Стэнли, нет! Это все подразумевается вместе. Для меня лучшие игроки, MVP и так далее — это те люди, которые и в регулярном сезоне, и в плей-офф показывают один и тот же классный хоккей, и там и там тащат команду.

Мечтать, конечно, можно о чем угодно — например, забить сто за сезон. Но есть реальность. Не надо ни ограничивать свои мечты, ни искусственно их завышать. Сколько смогу — столько и забью, и отдам. А сколько именно — не могу рассуждать. Чем больше, тем лучше. Дай бог, чтобы все было впереди и дело было просто в моей работе.

Игорь Рабинер, «Спорт-Экспресс».