«Чтобы лапы были целы»: Шубенков о приоритетах на сезон, нежелании враждовать, хитрости Коу и романтике бега с барьерами

С юридической точки зрения очень интересно наблюдать, как МОК и World Athletics пользуются своими безграничными полномочиями и принимают те решения, которые хотят. Об этом в интервью RT заявил экс-чемпион мира в беге на 110 м с барьерами Сергей Шубенков. По его словам, глава международной федерации Себастьян Коу — хитрый политик, который прежде всего занят защитой собственных интересов. Спринтер также рассказал, что приоритетно для него в нынешнем сезоне, объяснил, почему не воспринимает соперников как врагов, и вспомнил, о чём думал во время одного из самых быстрых забегов.

— Детям, которые выросли в спортивных семьях, с самых юных лет свойственно мечтать об олимпийской победе. Ваша мама выступала на Играх в Сеуле и почти дотянулась до медали в семиборье. Вам же с Олимпиадами категорически не везёт: первую проиграли, не попав в финал, вторую пропустили из-за отстранения, с третьей были вынуждены сняться из-за травмы. Игры — больная тема? И было ли это на каком-то витке вашей карьеры психологической проблемой?

— Да нет, проблемой точно не было. Более того, раз уж мы заговорили о спортивных семьях: моя семья всегда казалась мне самой обычной, я и не подозревал, что она спортивная. Никаких разговоров о том, что на первом месте должен быть спорт, Олимпийские игры, не было. Скорее, наоборот: гораздо лучше я усвоил, что должен учиться. И поступить в «нормальный» институт, не физкультурный. Тем более что мама, сама пройдя через большой спорт, совершенно не горела желанием увидеть меня на дорожке. Спорт был скорее сопутствующим занятием. Для общего развития, для организации досуга. Дополнительная активность в свободное от школы и института время.

— В какой момент пришло понимание, что это профессия?

— В 18 лет, когда я поехал на юниорское первенство Европы и занял второе место. Там я и подумал, что, видимо, бег с барьерами станет моим основным занятием на какое-то время.

— На Играх в Лондоне, уже будучи чемпионом Европы, вы пробежали в предварительном забеге за 13,26, но провалили полуфинал. Ощущения, оставшиеся от того сезона, помните?

— Шок. Непросто было понять, что в 21 год я могу и чемпионом Европы стать, и до Олимпийских игр добраться. Когда я только начинал заниматься, мне подобное вообще не приходило в голову. Как и то, что я когда-нибудь стану чемпионом мира. И не ставил перед собой таких целей, если честно, хотя участвовал в отборе на Игры ещё в 2008-м, будучи юниором.

— Это напоминает мне историю коллеги, который на каких-то местечковых соревнованиях по прыжкам в высоту поставил планку на уровень мирового рекорда, то ли сбил её, то ли пролетел ниже, но у себя в профиле гордо написал, что предпринимал попытки штурма рекордного результата.

— Ну да, что-то схожее в этом есть. По-моему, 14 секунд на олимпийском отборе в Казани я даже близконе разменял —чуть ли не впервые тогда бежал высокие взрослые барьеры. Что касается Игр в Лондоне, ну да, в какой-то степени 12-й результат в полуфинале был разочарованием, наверное, даже сильным, но сейчас для меня Олимпийские игры уже не имеют ореола святости. Ощущения их исключительности уже нет. Просто большой крупный старт, крутые соревнования, в которых хотелось бы поучаствовать и победить, но если не суждено, тоже ничего страшного.

— Уверены, что, говоря всё это, подсознательно не защищаете собственную психику?

— Может быть, так и есть и это действительно своего рода защитная реакция, но мне кажется, что дело не в психике. Просто сейчас так получается, что Олимпийские игры, как и чемпионаты мира, превращаются в некий частный междусобойчик, где люди, состоящие в руководстве, сначала принимают решения по собственному усмотрению, а потом доказывают в судах, что имеют на это право.

— У вас как у человека с юридическим образованием должно вообще вызывать очень большой протест всё то, что сейчас происходит в спорте.

— С юридической точки зрения мне очень интересно наблюдать, как спортивные организации, будь то МОК или World Athletics, по сути, принимают те решения, которые хотят. Располагают безграничными полномочиями, которые сами себе и прописывают. Могут вычеркнуть какой-то пункт, а принять совершенно противоположный. Это мне кажется определённой дикостью.

— Вы ведь встречались в 2020-м с президентом World Athletics Себастьяном Коу?

— Да.

— Было ощущение, что общаетесь с человеком, занимающим активную антироссийскую позицию?

— Не сказал бы. Его позиция настолько же антироссийская, насколько пробританская. Коу прежде всего занят защитой собственных интересов и интересов своей организации. А это автоматически означает защиту интересов WADA и МОК.

— То есть личная встреча оказалась пустой тратой времени?

— В чём-то, думаю, она стала полезной. Изжоги лично к нам у Коу точно не было. Он хитрый политик. Одной рукой карает, другой милует, здесь запрещает, здесь статусы раздаёт. И получается, что ни с какой стороны не подкопаешься. Вроде как он и не против России: на контакт идёт, какие-то комиссии работают. Но по сути ничего не меняется.

— Деньги хоть в какой-то степени способны компенсировать пропуск Олимпийских игр?

— Не уверен, что что-то вообще может это компенсировать. У нас ведь тоже пытались придумать какие-то альтернативные старты с высокими призовыми взамен.

— Я имею в виду другое. Существуют профессиональные спортивные лиги типа НХЛ и НБА, есть тот же футбол, верхушка которого благополучно обходится без Олимпиад, и этот пример достаточно убедительно демонстрирует миру, что для определённой части спортивного сообщества Олимпиада может не представлять никакого интереса. Мне казалось, что и в лёгкой атлетике недалёк тот день, когда звёзды мирового уровня захотят сконцентрировать свою деятельность исключительно в рамках Бриллиантовой лиги. И Олимпиады будут просто отодвинуты на второй план.

— Ну нет. Лёгкая атлетика — это всё-таки центральный вид в олимпийской программе. Взять это и своими руками разрушить — это как телегу впереди лошади запрягать. Проблема-то в другом. В том, что МОК не платит спортсменам. Вспомнил, кстати, историю, как пару лет назад из Бриллиантовой лиги в угоду телевидению исключили довольно много видов — тройной прыжок, стипль-чез, какие-то метания. И Кристиан Тейлор (двукратный олимпийский чемпион в тройном прыжке. — RT), которому всё это, естественно, не понравилось, решил целый профсоюз в защиту своих интересов создать. Я понимаю, что этим он решал сугубо личные проблемы, но заодно поднял вопрос: почему МОК не платит своим атлетам?

— Я бы ответила на это, что в современной жизни титул олимпийского чемпиона прекрасно монетизируется.

— Не везде. В России — да, в Америке, наверное, тоже. Всё равно получается, что спортсмены, выступая на Олимпиадах, работают на своего работодателя бесплатно, притом что в большинстве западных стран они вкладывают в собственную подготовку свои личные средства, не имея никакой гарантии, что деньги получится как-то отбить.

Но вообще, проблемы у всех свои. Мы переживаем, что у нас допуска нет, ломаем голову, как бы на Олимпиаду попасть, а в США люди задаются вопросом, почему им не платят спортивные федерации. Почему нет каких-то грантов, субсидий. Почему на одних соревнованиях призовые предусмотрены, а на других — нет.

— Невозможность выступать в коммерческих турнирах — ощутимый удар по бюджету?

— Сильный. Я не жалуюсь, есть определённый запас прочности, несмотря даже на то, что в прошлом году пришлось потратить очень много денег, пока шли разбирательства по моей допинговой истории. Но сейчас попроще всё это воспринимается.

— С учётом возраста, титулов, накапливающихся травм, отсутствия возможности зарабатывать так, как это было раньше, в голову не приходят мысли о завершении карьеры?

— Есть такое. Но пока всё равно я не вижу альтернатив, которые позволяли бы зарабатывать больше, занимаясь чем-то другим. Плюс мне нравится бегать. Я себя, можно сказать, нашёл в этой профессии. Понимаю, что осталось не так много — лет пять-шесть в лучшем случае.

Но к чему сейчас об этом думать, какой смысл? Это как думать о том, что когда-нибудь мы все помрём. Ужас-то какой…

— Прошлогодняя травма ахилла как-то вас ограничивает?

— Конкретно та травма, которая случилась перед Олимпиадой, — нет. Я месяцев пять активно занимался её лечением, и сейчас левая нога по ощущениям стала даже более здоровой, чем правая.

— Известный гимнастический специалист Леонид Аркаев как-то сказал, что в любой гимнастической травме почти всегда бывает виноват тренер. Как с этим обстоит дело в лёгкой атлетике?

— Если обобщить, в 70% случаев вина действительно может лежать на наставнике, но конкретно моя травма произошла по иным причинам. До сих пор уверен, что она стала следствием всей моей допинговой истории. Я, конечно, старался держаться, но все мои переживания и постоянный стресс не прошли для организма бесследно. Психосоматику никто не отменял. Когда я не тренируюсь и, соответственно, не нервничаю, у меня вообще ничего не болит, всё отлично.

— Вы входите в комиссию спортсменов ВФЛА, что подразумевает достаточно активное участие в жизни команды, отстаивание чужих интересов. При этом весь мой опыт говорит, что любой спортсмен экстра-класса почти всегда крайне эгоистичен и чужие интересы стоят для него на десятом месте. Согласитесь, это некий диссонанс.

— Определённые противоречия здесь действительно есть, но надо понимать, что раньше комиссия спортсменов была довольно формальным образованием. Анжелика Сидорова, Маша Ласицкене и я как-то её оживили, плюс нам помогал в этом Сергей Литвинов, но тогда потребовалось воевать сначала с одним президентом ВФЛА, потом с другим. Сейчас комиссия снова созвана, но уже не для того, чтобы вести войну.

— Воевали-то вы не за команду, а в большей степени за себя лично, за возможность продолжать выступления и зарабатывать деньги.

— Ну да, согласен. Общий интерес был именно таким, на его основе мы и собрались.

— Пока вы пытались добиться того, чтобы государство выплатило долг World Athletics, не рассматривали вариант скинуться и выплатить эти деньги из своего кармана?

— $10 млн? Крутовато. Хотел сейчас сказать, что миллион мы наскребли бы, но нет, не наскребли бы. Сейчас прокручиваю всё это в голове — суровый был год. Правда, сразу мысль возникает: а сейчас лучше, что ли?

— Что для вас наиболее приоритетно в текущем сезоне?

— Чтобы лапы были целы. Стартов получилось поменьше, но это и хорошо. Получается такой посттравматический во всех смыслах год. Может быть, даже хорошо, что выдалась возможность поберечь себя. Хотя не могу сказать, что тренироваться стал меньше или как-то в тренировках недорабатываю. Даже как-то раскачался сверх меры.

— Это мешает?

— Да нет. Дополнительный вес — это лишняя нагрузка на суставы, но, если бежится, так чего бы и не бежать?

— В чём заключается для вас романтика бега с барьерами? Ну, за исключением того, что это «короткий» вид спорта и ему точно не грозит исключение из программ больших турниров?

— А в чём вообще заключается романтика спорта? Не знаю. Мою дистанцию можно, наверное, с гладкой стометровкой сравнить, но там всё гораздо более предсказуемо. У нас круче интрига, да и технически бег с барьерами сложнее. Наиболее интересно, наверное, то, что ты годами готовишься к какому-то отдельно взятому старту, а когда до него доходит дело, понимаешь, насколько это лотерея. Этот элемент случайности, наверное, и есть романтика. Постоянно ломаешь голову, как свести эту случайность к минимуму, чтобы твой результат зависел от того, что ты наработал на тренировках, а не от того, повезло ли тебе с соперниками. Как лично мне повезло на последнем чемпионате мира.

— Не видела тот ваш забег.

— Я занял второе место, но, если бы мой «лучший друг» Омар Маклауд, который однажды сбил меня, случайно поставив подножку, не сделал то же самое с испанцем, никакого серебра у меня бы не было. У Маклауда это своего рода коронка была в тот год: он сбивает один из последних барьеров, тот заваливается на соседнюю дорожку и начинает мешать тем, кто рядом. А я бежал с краю. И благополучно добежал до финиша.

— Понятие «страх» в вашей дисциплине присутствует? Страх сбить барьер, сделать фальстарт?

— Нет. Слишком много сопутствующих задач.

— А вообще забег — это стопроцентная фокусировка на технических моментах или бывает, что вся жизнь в голове проносится?

— Я через все стадии проходил. Пока был молодой, долго бегал с ощущением, что стреляют и в следующий миг вот она, финишная черта. Когда вышел на уровень серьёзных результатов, много с кем разговаривал — с тем же Колином Джексоном. Спрашивал, что чувствует человек, который бежит на мировой рекорд. И все сходились во мнении, что по ощущениям это было очень легко. Когда сам пробежал 12,92, понял, что это правда. О чём я только подумать не успел в том забеге. Бежал абсолютно расслабленно, мне казалось, что я контролирую абсолютно всё и могу сделать на дистанции что угодно.

Помню, ещё смотрел краем глаза на Маклауда и думал: вот здесь я действовал побыстрее, здесь вроде оторвался, сейчас он начнёт догонять, значит, нужно сместиться правее. Когда финишировал, в голове проскочила мысль: наверное, я слишком много думал по ходу дистанции и результат окажется не очень. Посмотрел на табло — а там… Наверное, это всегда так: когда хорошо готов, кажется, что всё получается очень легко. В Чебоксарах с утра такое состояние было в первом забеге. Жаль, до вечера не сохранилось.

— Чемпионка мира в прыжках с шестом Светлана Феофанова однажды сказала мне: «В секторе все враги». В барьерном беге тоже так?

— Не сказал бы. Вообще считаю, что спорт — это объединяющая вещь. Не война. Ни на российском уровне, ни на мировом. Понятно, что мы не друзья, но вариться в одном котле и враждовать по меньшей мере глупо.

— В одном из недавних интервью вы сказали, что не рассматриваете вариант со сменой спортивного гражданства. А если бы вам сейчас было не 30 с хвостиком, а 20 лет?

— Если бы у бабушки было сами знаете что… Как говорят математики, вопрос в общем виде ответа не имеет.

Елена Вайцеховская, Russia Today