Александр Иваницкий: «Думаю, Карелин станет президентом России»

А ведь писали о тяжёлом, рабском, крестьянском труде - большей брехни трудно придумать. Я испытал этот крестьянский труд - мы держали корову, и я в 10−12 лет вместе с братом помогал отцу с матерью заготавливать корм для неё. Я прошёл через это.

- Это было в Карелии?

- Да. Но проблема ведь заключается в чём? В том, что раньше парубок не допускался гулять на улицу, пока он трижды не перекрестится двухпудовиком. Вот ты перекрестился, тогда тебя берём в нашу компанию, ты можешь гулять с девчонками. И они ведь чем забавлялись - кидали двухпудовик через крышу хаты с одной стороны на другую. Да, хата невысокая, но ты попробуй, перешвырни!

Или переплыть Днепр саженками. Вы же не знаете, как плавать саженками? Это же надо выпендриться перед девчонками, это каждый раз надо хлопнуть ладошкой по воде так, чтобы они слышали хлопок на берегу. И переплыть Днепр надо было таким стилем, наполовину высунувшись из воды. И забавлялись тем, что подныривали под колёсные пароходы - такие, как в фильме «Волга-Волга». А это значит, что минуты на три-четыре ты должен задержать дыхание…

Они, наши отцы, были другие. У меня отец всю жизнь проработал бухгалтером, так получилось. И хотя я уже был олимпийским чемпионом, я не мог побороть его на руках! На его 50-летии. Такая вот у людей была генетика, хотя бороться он не умел. И для меня примером всегда был суворовский солдат, который шёл пехом по 70 вёрст в день, а затем шёл в атаку. Вы можете это себе представить?

Кстати, если любого спортсмена сборной Советского Союза или России по любому виду спорта на один день поставить на сенокос, то мы больше не увидим этого спортсмена (с улыбкой).

Когда в Ленинграде заворковал первый голубь…

- Бывший мэр Москвы Юрий Лужков рассказывал, что в его детстве они развлекались прыжками с моста. А у вас были какие-то дикие случаи?

- Двор тогда был казацкой вольницей. Там декларировалось: не ябедничать, не стучать, если дерёшься, то один на один и лежачего не бить. Это было первой заповедью. И такая рыцарская жёсткость присутствовала всегда. Я сейчас, кстати, на дух не переношу бои без правил, потому что они уродуют русского человека. То, что заложено в характере и генетике русского, они убивают напрочь. Я думаю, что не все понимают - это запланированная запущенная акция.

Ведь в боях без правил главный тезис - убей, что не свойственно русскому человеку вообще. Но это нам навязывают -- через телевидение, которое рванулось навстречу этому спорту, смешанным единоборствам. И «Матч-ТВ» это активно пропагандирует.

- Но все пекутся о своём рейтинге…

- Ради рейтинга? Но давайте тогда наркотики продавать. Я через всё прошёл - и через Советскую власть, и через сегодняшнее время. А сейчас ставлю на себе опыт - как можно выжить самому. После блокады, когда жить было лучше, но очень тяжело, наша семья была единственная, которая накопила денег и поехала в Эстонию, где резали скот - чтобы купить телка по цене три рубля за один килограмм живого веса. Мы привезли его в Ленинград и держали в комнате квартиры, где жили. И мы пять лет имели корову и прожили на порядок лучше, чем окружающие нас семьи. Мы были крестьянами и знали, как выходить из тяжёлой ситуации.

Когда меня «ушли» с телевидения, я поехал в деревню под Москвой, и сейчас у меня есть фруктовый сад из ста деревьев: яблоки, сливы, вишня, смородина, малина… Единственное, что не сажаю - это картошку. И не завожу кур. Я делаю всё - кальвадос, сидр, потрясающую яблочную водку. Я солю грибы.

У меня есть несколько таких приятелей, которые встали на этот путь и чихать хотели на то, что происходит вокруг. Мы разучились трудиться, у нас руки отбиты от крестьянского труда. Как бы вернуть уважение к нему, как бы вернуть трезвому русскому человеку участки земли для работы, как бы вернуть деревню в её лучшем, в современном понимании - с передовой техникой, с интернетом?

- А если бы соседи «настучали» на вас, что вы держите телёнка в комнате, его отобрали бы?

- Да, ведь держать-то нельзя. Но для детворы-то это был праздник - прибежать и дать телёнку полизать руку, после чего грязная рука возвращалась девственно чистой. И у нас ведь после блокады во дворе не было ни одного живого существа - ни кошек, ни собак, ни голубей, их всех съели. Всё было вымершим. Когда первый голубь заворковал на колокольне, которая находилась на другой стороне Обводного канала, мы бегали его слушать. И тогда ведь возник дикий интерес к ним - в каждом дворе была своя голубятня. Их ломали дворники и милиция, но люди снова их строили, и нам, пацанам, разрешали залезать туда и смотреть на сизарей.

Поэтому к телёнку было просто паломничество. А когда он подрос, мы за Волковым кладбищем сняли дровяной сарай и по весне рвали с братом там траву. Кстати, о воровстве: единственное, что тогда воровали, - бельё, которое сушили на чердаках.

- Раньше вы вспоминали, что хотели бы вновь сварить суп с капустным листом, какой ели в блокаду.

- Хряпу. Это желание меня не покидает. Я помню себя с двух с половиной лет. Брат мой в это не верит. Как-то мы шли по Кировским островам, и я нахожу круглую конфетку с вареньем внутри. Вся в песке. Я подбираю, от песочка очищаю, пробую на зуб, песок хрустит. Это детские ощущения, как мороженое - жестяная граната, в которую клали вафлю, выдавливали из бака само мороженое, получалась такая шайба, которую ты держал и облизывал. Необычайно вкусно. Но повторить тот вкус нельзя. Я действительно хочу сварить хряпу, но наверняка на бульоне, с добавлением картошки и моркови.

- Да и лист капусты будет не крайним, который сейчас выбрасывают?

- Нет, крайним. Это обязательно. Говорят, что у нас на Руси экзотические купцы любили щи из хряпного листа. Они отдавали горчинкой и имели особый вкус. Дождусь осени, подкрадусь к какому-нибудь огороду и стащу эту хряпу.

Квантришвили меня не вербовал

- А какие у вас были отношения в 90-е годы в борцовской среде, ведь тогда некоторые люди были тесно связаны с криминальными авторитетами?

- Знаете, я вне мафии, никогда в ней не был. Я их знал, они меня знали и пытались меня втянуть в свой круг, особенно Отари Квантришвили. Потому что я был главным редактором отдела спорта на Гостелерадио, и в моей возможности было выпустить человека в эфир или нет. А он тогда очень рвался к телевизионной популярности, но при мне он ни разу не выступил, ни в одной программе. Когда я ушёл со своей должности, он уже не слезал с телеэкрана.

Я держался в стороне и они, видимо, понимая, что у меня другой стержень, меня не вербовали. И даже если бы вербовали, я бы никогда не оказался в этой среде.

И потом, я скажу вам одну вещь, которую никогда не произносил. Вот эти знаменитые фамилии, знаменитые имена - это пехота. А за ними стояли совсем другие люди. И их спускали, как борзых собак, поводыри. А фамилии поводырей - это уже не тема нашего разговора.

Мы говорили о моём тренере Сергее Андреевиче Преображенском. Он за всю жизнь не выгнал из своей секции ни одного человека. У него был такой принцип - в сентябре проходил набор и могли приходить все, кто захочет. Он проводил первую серьёзную тренировку, и на вторую приходила уже половина состава. Проводит вторую такую же - приходит уже одна треть от первоначального количества. Проводит третью - и в зале остаются те ребята, которые остаются навсегда. Хотя нет, знаете, одного человека он всё же выгнал. И знаете кого?

- Кого?

- Япончика.

- А что произошло?

- Не довелось мне поговорить с ним на эту тему, я узнал об этом уже после ухода Сергея Андреевича из жизни. Но Япончика он попросил оставить борцовскую секцию, это было в 1958 году, если не ошибаюсь. Представляете уникальность происшедшего? Он выгнал только одного человека, и им оказался Япончик.

- Можно сказать, дал ему «путёвку в жизнь»…

- Да, можно сказать и так (смеётся).

- А вы с Япончиком боролись?

- Я в те годы тоже приехал в Москву, вместе, наверное, тренировались, но точно его не помню. Тем более что у нас были разные весовые категории.

- Позже нигде не пересекались?

- Нет, нигде. А Квантришвили, понимаете, был достаточно сложной фигурой. У меня умирал от рака мой друг Владимир Горбатенко. Спорт он тогда уже забросил, работы определённой не было. И когда он умер, единственным человеком, кто дал деньги на похороны, был Отари Квантришвили. Щедро дал денег.

«Фетисов не знает спорт, хоть убейте меня!»

- Наверное, в 90-е годы было много знакомых вам людей, которые заканчивали жизнь в нищете?

- Да. Такие вещи никогда не говорят, но профессиональный спортсмен кончает жизнь в нищете. Потому что их никогда не готовили к другой жизни. Вот, например, завершила карьеру Елена Исинбаева. Что она умеет? И говорят, что она могла стать президентом Олимпийского комитета России. Но она же в этом деле нулевая и никогда не научится чиновничьей работе.

- Кто для вас идеальный министр спорта страны? И были ли такие прежде?

- У нас было два идеальных министра спорта на моей памяти. Первый - это Николай Романов, времён Иосифа Сталина. И если наши проигрывали, то он приходил к Сталину ни живой ни мёртвый, но возвращался из того кабинета живым. И он сделал всё для становления советского спорта - то, что мы называем системой физической культуры и спорта, это, по сути, дело рук Романова.

Он по-свойски подсаживался к спортсменам на трибунах и разговаривал с ними: как дела в сборной, чего не хватает. И они рассказывали, не зная, что это сам Романов. Я его таким знаю.

А потом был Сергей Павлович Павлов - это был колоссальный спортивный руководитель. Его после прихода на пост генерального секретаря КПСС Леонида Брежнева поставили на спорт, и он был великолепным организатором. Он принёс новую жизнь в спорт - повысил стипендии и размеры премиальных за победы членам олимпийской сборной СССР. И самое главное - он начинал с подбора кадров, как это делает любой нормальный человек. Он это сделал и стал мощной фигурой.

А потом были председатели спорткомитета, которые не знали, как правильно выговорить слово «волейбол». Марат Грамов, к примеру, говорил «волетбол», он был бумажный чинуша.

Последним неплохим руководителем был Русак - толковый дядька, понимающий спорт, но во время перестройки ему не дали нормально работать. А потом пришёл Вячеслав Фетисов, двукратный олимпийский чемпион, который бросил страну, когда она была в беде, и уехал в Америку. Заколотил там приличные деньги.

- Но там же он прославлял наш хоккей?

- Ну, кто вам такое сказал? К тому времени они в НХЛ уже забыли про советский хоккей, он уже был никому не интересен. В моём понимании он бросил страну - как и Ирина Роднина, которая тоже уехала в Америку. Фетисов потом вернулся в Россию и возглавил спорткомитет. Но хоккеисты не знают спорт, как, кстати, и футболисты - есть две такие категории спортсменов. Они считают себя пупами земли, а при этом не знают, что такое биатлон, что такое борьба, что такое фехтование. А, к примеру, мы, борцы, - всеядны. Потому что в ходе подготовки мы играем в баскетбол, гандбол, бегаем на лыжах, занимаемся штангой, у нас очень много коммуникаций с этими видами спорта.

Фетисов, когда его назначили, не знал ни системы организации спорта, ни как она работает, ни какие люди в ней трудятся. И в этом парадокс - он не знает спорт. Я в этом уверен, хоть убейте меня! И что он сделал для нашего спорта? Назовите. Поэтому мне он запомнился представительской фигурой, сейчас пытался себе вернуть это кресло, но не получилось. Он входит в обойму, но как организатор он никакой.

- А как вы относитесь к тому, что знаменитому спортсмену при жизни поставили памятник - ледовую «Фетисов-Арену» во Владивостоке?

- Вы знаете, я категорически отказался проводить турниры имени Иваницкого. Если хотите, то только на призы Иваницкого, но не имени.

Карелин - это Столыпин

- А кто хорошо знает спорт? Карелин знает?

-- Да, Карелин знает и очень хорошо.

- На ваш взгляд, Сан Саныч соответствует образу русского богатыря?

- Безусловно. Это вообще удивительный человек - мы ещё не понимаем, с кем мы сегодня имеем дело. Потому что за нами за всеми тянется шлейф физкультурников. Потому что помните поговорку: «Было в семье три сына - двое умных, а третий футболист». Надо мной висело это проклятие, над ним оно сейчас висит - куда ни придешь, все с ходу: «А, спортсмен пришёл. О чём с ним говорить - спортсмен!».

И Карелин сейчас пытается расправить плечи, выйти из этих рамок, и ему это удалось. Он человек совершенно необычной категории: читает удивительную литературу, понимает, что происходит в стране и мире, это очень серьёзный политический деятель. Используют ли его в этом качестве, сумеет ли он реализовать себя в полной мере - дело неясное. Могут не дать дороги, потому что на своём пути он снесёт все преграды. Александр Карелин - это мощнейшая фигура. Вот если бы его избрали президентом Соединённых Штатов Америки, я бы не удивился (с улыбкой).

- В России это исключено - Александру Карелину стать президентом страны?

- Не знаю. Думаю, что станет - он очень мощный человек. И опять же, когда с ним разговариваешь, то понимаешь - перед тобой сидит не спортсмен. И для меня он, если проводить исторические аналогии, это Столыпин. Кстати, он блестяще знает Столыпина, что и как он делал. Он на редкость подкован во многих вопросах, в отличие от многих современных политических деятелей.

- Что Карелин сделал яркого и полезного как чиновник?

- В Государственной Думе он работает в комитете по международным делам, и если комитет и делает что-то яркое и полезное в иностранных вопросах, то он в них замешан. Понимаете, эта сфера деятельности не очень общественная. И решения, которые там анализируются и принимаются, потом ложатся на стол определённым, очень серьёзным структурам, и не афишируются.

- То есть в спорте его мало?

- А нужен ли он спорту? Спорт он уже перерос, это для него мелко - он другого замеса и другого уровня.

- Кто-то из прежних спортсменов потом состоялся на таком же уровне?

- Как Карелин - нет. Мог состояться штангист Юра Власов, тоже один из гигантов и прорывных людей. Потому что после его появления на мировой арене изменилось отношение к спорту и спортсменам вообще. Он был интеллектуалом, знал очень многое, но ему помешала одна проблема. Штангисты не могут руководить людьми, потому что вид спорта требует абсолютной изоляции от общества. Ты закрываешься в зале, запираешь дверь на ключ и тренируешься. И соперник не должен знать, какие веса ты поднимаешь, с какого подхода. И вот такая изолированность от людей, когда ты выходишь в обычную жизнь, жутко тебе мешает. А ты уже так сформирован - он мог стать таким же мощным человеком, но его сформировала спортивная среда, каждый вид спорта накладывает свой отпечаток. Юрий Власов - это волк-одиночка, или гордый горный орёл.

Герои не кончают жизнь блевотиной

- Почему за столько лет после окончания карьеры состоялось так мало спортсменов?

- Вы знаете, я каждый год покупал сборники стихов лучших советских поэтов, всё пытался найти Пушкина. Но не нашёл до сих пор. Да, были раньше и Тютчев, и Блок, и Есенин, и даже потом Евтушенко. Но не Пушкин.

- С Евгением Евтушенко не общались, кстати?

- Нет. А зачем? Разве можно его сравнивать с великими поэтами? Это никчёмная, абсолютно дутая фигура. Жалкий человек, особенно сейчас. Жалко прожитая жизнь - всё время петушится, пыжится.

- А с кем из писателей вы были близки?

- Я был хорошо знаком с Савелием Ямщиковым, Владимиром Казаковым, лично был знаком с Владимиром Высоцким. А с кем-то - по касательной, как с актёром Борей Хмельницким. Это было одно время, одна среда общения.

- Как вам удалось с Высоцким пересечься?

- Мы были одногодки, выходили как бы на пик славы: я - спортивной, а он - общесоюзной. Он был другом моего друга Евгения Надеждина и пришёл к нему на свадьбу. Пел песни, там мы и познакомились. Потом он стал появляться в спектаклях театра на Таганке. Я не хочу сказать, что я был его другом, потому что с каждым годом его друзей становится всё больше и больше. Это как с В.И. Лениным, вместе с которым бревно на памятном субботнике несли тысячи людей (смеётся).

У нас, знаете, какие были отношения? Сдержанно-уважительные друг к другу. А потом с годами я понял, что как актёр он средненький. У него есть одна великолепная роль в фильме «Место встречи изменить нельзя», где он играл самого себя.

- А как же воспринимать его Гамлета?

- Вы знаете, в чём разница - я его видел, а вы всё воспринимаете со слов других людей. Его Гамлет - это бешено орущий человек, у нас на улице это называлось брать на горло. На сцене стоит ор, ну и что? В «Хлопуше» - тот же самый ор и педалирование. И потом, герои не кончают жизнь блевотиной.

- С выдающимся пианистом Николаем Петровым близко были знакомы?

- Очень близко.

- Каким образом?

- Увёл у него жену. Случайно ко мне в ЦК ВЛКСМ пришла девушка, нужно было ехать куда-то в составе делегации, и она почему-то отвечала за спортивное направление. «Вы можете мне помочь разобраться?», - спросила меня. «Возьмите мою книжку «Шестое чувство», - отвечаю я. Возник первый контакт, переросший в отношения, и достиг такого накала, что я был готов уйти из семьи. Но моя жена позвонила Коле Петрову в дверь, чтобы выяснить, кто он такой. Ведь жене я говорил, что он сволочь. Я озвучивал ей то, что мне наложили в уши. Потом я разобрался в этой девушке, и мы слились с Колей в экстазе. Мы оба поняли, с кем он имел дело, и с кем я хотел связать свою жизнь. С тех пор мы чудесно дружили домами до самой его смерти. Я был на большинстве его концертов. За что я люблю его дом особенно, за то, что там я познакомился с Мироновым, Гафтом, Козловским. Козловский мне казался глубоким стариком, ему было за восемьдесят. Вы мне можете не верить, но все женщины, которые были за столом, в конце вечера были влюблены в него.

- При наличии Миронова и Гафта?

- Да, при них. Он был блестящим рассказчиком. Во мне всегда сидело что-то журналистское, я сидел и записывал на салфетке, что говорят. Дома у меня страшно толстый «гроссбух». А за Козловским надо было ходить и записывать буквально все его фразы. Обаятельнейший человек! А Николай Арнольдович Петров был жуткий анекдотчик. Он знал слово «жопа» на всех языках мира. «Как по-китайски «жопа», Коль?», - спрашиваю его. «У», - слышу в ответ. Скорее всего, он меня разыгрывал, но было забавно. Ещё он гнал самогонку и пил он исключительно её. Я начал делать такую же после него. У Коли была ещё добрейшая колли - собака. Каждого приходящего в его дом она заставляла играть с собой. Её любимое развлечение - бегать за палкой и возвращать её тебе. Когда ты сотый раз бросишь эту палку, потом сам начинаешь хватать её зубами, только бы эта колли от тебя отстала.

Самый несчастный человек на свете - футболист?

- Вы как-то сказали, что шахматы у вас на Гостелерадио комментировал 8-й чемпион мира Михаил Таль.

- Мы его привлекали к комментариям, как и Юрия Власова, причём наши комментаторы, те, которые были в штате редакции до моего прихода, жутко сопротивлялись этому. Очень боялись конкуренции. А я их ломал. Ведь парадоксальные вещи творились…

Когда я попал на телевидение, то думал, что оказываюсь в очень интеллигентной высококультурной среде. Я - спортсмен, с суконным рылом, среди интеллигенции! Но первое посещение любимой редакции меня ошарашило! На столе стояла бобина из-под киноплёнки, полная окурков. Гора «Казбека». Для меня, человека некурящего, это было вызывающе. Потом у кого-то стали отмечать день рождения. Принесли торт, положили его на газету и пальцем его поделили. Чем больше я работал с этими людьми, тем больше я понимал, что… Понимаете, три четверти из них не выписывали «Советский спорт». В СССР в год выпускалось примерно 70 спортивных документальных фильмов, и эти люди никогда их не видели. Неначитанные, не пишущие. А больше всего меня поразило, что Озерова я заставил написать книжку воспоминаний. Потому что он никогда и ничего не писал. У говорящей братии большая беда - не умеют написать ни строчки. Расчёт исключительно на редакторский состав, который был более или менее. Потом я привлёк Дмитриеву, которая закончила филологический факультет, потом пришли Власов, Таль, мы подняли планку.

У нас был комментатор Жора Саркисьянц - он вёл футбол и штангу. Я слушал его репортажи и понимал: что-то мне не нравится. Записал его, и потом послушал. Он говорит: «Выступает штангист Иванов, заслуженный мастер спорта, личный рекорд такой-то, сейчас он будет поднимать штангу весом таким-то. Это на три килограмма больше». И он меня просто заваливает информацией, которая меня душит. И я послал вместе с ним на чемпионат Европы Юрия Власова. Этот начинает свою бодягу, а Власов говорит: «Вчера мы были у него в номере гостиницы, он был весь красный, сейчас он баранку схватит». Тот продолжает бубонить своё, а Власов молчит. В итоге - баранка. Вот кто из них комментатор? Конечно, Власов - он знает этого человека, для комментатора важно понимать не суть происходящего в спорте, а суть происходящего в большом спорте. Потому что между спортом и большим спортом - колоссальная разница. И надо знать, что из себя по характеру представляет человек, как он поведет себя в той или иной ситуации, сломается - не сломается.

Хороших комментаторов и в моё время было мало. И поэтому я всегда ориентировался на тех, кто прошёл большой спорт - в нашей команде всегда было много людей, которые были олимпийскими чемпионами и добивались серьёзных успехов: Борис Майоров, Владимир Маслаченко, Анна Дмитриева, Лариса Петрик, Сергей Ческидов.

И меня всегда упрекали: вот ты берёшь олимпийских чемпионов. Я отвечал: нет, я не беру олимпийских чемпионов, я беру людей, которым доверяют люди.

Кстати, в перестроечные годы я столкнулся с показательным классическим восприятием нашей работы. Прораб перестройки А.Н.Яковлев, уважаемый в кавычках человек. Игры Доброй воли, Санкт-Петербург. И он собирает комментаторов и ответственных людей на обед во дворце Марии Фёдоровны, в её покоях. Меня это немного покоробило. И за великолепным обедом он ведёт себя по-барски, опрашивая всех, как они работают. А про спортивных комментаторов сказал, что они вообще несут всякую чушь. И я ему возразил - я тогда ещё не знал, что ему нельзя противоречить (с улыбкой). И, собственно говоря, с этого момента и начались мои беды. А у меня к этому времени сформировалось очень стойкое отношение к спортивному комментатору. Ведь мы - единственные, кто тогда работал в прямом эфире: ты выходишь и два часа говоришь. И, конечно, ты ошибаешься. Но делаешь большое дело.

Я, например, просто навязал современному телевидению спортивную режиссуру. Года через четыре после своего прихода. Ведь у нас не было крупных планов, я негодовал: почему я не вижу лица? Покажем лицо, упустим комбинацию и не покажем гол, - слышал я аргумент. Сижу и думаю: если они так рассуждают, то самый несчастный человек на свете - это футболист. Его не видно с высоты птичьего полета. Хорошо, говорю, давайте так: забили гол, показываем лицо вратаря, лицо забившего, лицо тренера. «Нет, - отвечают. — Вы нас как зайцев на барабане пытаетесь учить играть!». Протестуют. Я поясняю: нет, я учу вас гамме. Вы покажете вратаря, а потом тренера, потому что тот плачет или орёт, или кричит. Но вы начнёте играть на разных инструментах. И мы набрали к Олимпиаде режиссёров со всех республик и областей. И моя система сработала!

А телевидение на Олимпиаде в Рио работало безобразно, на мой взгляд. Они забыли то, что было наработано. Это я о международной картинке. В Сочи картинка была великолепной. Но туда, кстати, не подпустили ни одного русского. «Панорама» делала международную картинку для русских. Они вроде как хотели русифицировать эту картинку. Идёт хоккей, показывают больше наших, но наши вылетели - и что делать? Или как можно русифицировать фигурное катание? Знаете, на мой взгляд, Олимпийские игры вот-вот лопнут.

- Коммерциализация?

- Да, это огромное предельно политизированное шоу. И только. От детища нашего уважаемого барона де Кубертена ничего не осталось. «О, спорт, - ты мир!» - это надо забыть. Олимпиада разбилась для меня на громадные, не соединяющиеся друг с другом части. Есть Олимпиада для олигархов - гольф, яхты. Олимпиада для негров - это изнурительные беговые дистанции. Олимпиада для Америки - афроамериканцы и белые. Белые - теннис и плавание за исключением Серены Уильямс. А для негров баскетбол и бокс.

Я более чем уверен, что у нас мало кто понимает, как функционирует спорт на Западе, потому что мы целиком и полностью переносим схему западного спорта на российскую почву, что невозможно в принципе. Мы же говорим, что американскую и японскую экономики нельзя перенести на нашу почву. Можно брать какие-то ценные элементы и встраивать в нашу традицию, иначе будет разруха. Олимпийские игры для западного мира и, особенно, для Америки - второстепенные соревнования. Да, американские компании дерутся за право показывать Олимпийские игры, но они на Олимпиаде проигрывают. В денежном плане. Финансы они потом отбивают на блокбастерах и своих национальных видах спорта, которые и стоят во главе - бейсбол, американский футбол, хоккей, баскетбол. В Японии - сумо.

У нас ничего подобного нет. У нас существует кладезь национальных видов спорта, которые забыты, забиты и затоптаны - самбо, городки и лапта. Но у нас нет людей, которые чувствовали бы необходимость в возрождении этих видов спорта на новой платформе. Когда я для «Удали молодецкой» искал человека, способного обучить детдомовских ребят играть в лапту, то нашел его в Ярославской области, в Богоявленском монастыре, напротив Ростова-Великого. Тамошний игумен культивирует этот вид спорта и оттуда нам прислали автобус с наставниками, которые научили ребят лапте. Через 15 минут мальчишки бегали с горящими глазами. Конечно, не нужно возвращаться назад и играть в посконных рубахах, надо придать этому современный вид. Организовали ведь азиаты игры кочевников, мне лично было предельно интересно за ними наблюдать. Нам нужно спуститься с высот жизни, дворовый спорт - это колоссальная база.

«Я до сих пор боюсь Дитриха»

- Во времена вашей карьеры был очень сильный немецкий борец Вильфрид Дитрих, олимпийский чемпион 1960 года. Но вы с ним ни разу не пересекались.

Александр Иваницкий: «Думаю, Карелин станет президентом России»

- Это судьба! Он же уникальный человек - чемпион Олимпийских игр и по «классике», и по вольной борьбе. Но вот не свело меня с ним, не доходил он до меня. Я его боюсь до сих пор. На мой взгляд, самый потрясающий спортивный фотоснимок, когда Дитрих в 1972 году бросает 200-килограммового американца Тэйлора. Через спину, прогнувшись. Бросает его на ковёр… Когда с Тэйлором боролся Медведь, то Сашкина задача заключалась в том, чтобы только не согнуться. Потому что если он сгибался, то просто ломал бы американца. Медведь встречался и с Дитрихом, побеждал его. Но, видимо, Дитрих был уже в возрасте. Не знаю, как бы сложилась наша встреча, но я не любил таких силовиков. Немец был такого карелинского плана.

- Вы ушли из спорта в 29 лет на пике славы. Ни разу не пожалели?

- Ни разу. Я сознательно ушёл из спорта. Мои друзья мне говорят: «Врёшь, так не бывает», «Какие причины?». Брат мой, строитель, поехал в Египет строить Асуанскую ГЭС, он всё время рос, прибавлял. А я выхожу из спорта - и ноль. Я понимал, что спорт - моя жизнь, а в другой жизни я не умею делать ничего. Поэтому я начал себя готовить к окончанию карьеры задолго до того, как это свершилось. Когда я был капитаном команды, то устраивал выступления в санаториях, стал писать в газетах. Отвлекался. А Медведь - нет. Если бы я выиграл ещё одну медаль, что бы изменилось? Ничего. А если бы на одну медаль у меня было меньше? Тоже ничего. Я никогда не чванился, не задирал нос. Я выиграл чемпионат мира, Олимпийские игры, большего не существует. Это осознание было основным, которое подтолкнуло меня завершить карьеру.

- Спортсмены вашего уровня были одними из самых обеспеченных людей в советское время?

- Абсолютная беднота! Борцы и боксёры редко выезжали за рубеж. У нас был чемпионат мира, потом прибавился чемпионат Европы. Два раза в год по десять дней. 15 долларов суточных, на которые ты должен поесть и привезти подарки. Хватало себе на джинсы и чтобы что-то привезти ребятишкам домой. Я также получал довольно большую зарплату - 300 рублей. Ушёл на меньшие 250 рублей, но всё-таки с перспективой.

- Кто из спортсменов был самым крутым фарцовщиком?

- Никто никому ничего не рассказывал, все держали втайне друг от друга. У нас было много ребят с Кавказа, а народ там был ушлый. Я, например, задним числом узнал, что у нас один армянин возил коробочку секундных стрелок, которые можно было спокойно провезти через таможню. В Союзе он этот дефицит продавал по три рубля за штуку. Сколько он продал? В той коробочке, кажется, был миллион стрелок! Армяне - часовщики, и он был связан с ними. Грузины везли лекарства, которые в СССР было трудно достать. В Японии очень ценили янтарь. Я пытался фарцевать дважды. Привёз в Америку чёрную икру и хотел её продать. Зайти в «Макдональдс» и предложить? Да она им не нужна! Но нас приглашали в гости американцы. Как правило, одесские евреи. «15 долларов хочешь за эту банку?», - спрашивали у меня они. А банка 250-граммовая, 15 долларов - бесценок. И я, в конце концов, просто подарил её одному японцу.

Из Японии же я как-то привёз достаточно много барахла. Месяц там жили. Жене, детям, знакомым. У нас были соседи - пара военных. Она - высокая и мощная, он - низенький. Шутил: «Обнимешь её, заплачешь от удовольствия». И я подарил ей кофточку. Пошёл слух, что у Иваницкого дома столько всего, что ему девать некуда. Чтобы этим делом заниматься, у человека должна быть коммерческая жилка. И потом, мне было стыдно везти что-то через таможню. Всё же проверяли. Если ты тащишь вторые джинсы, то должен был доказать, что не для продажи. Тебя ловят, куда-то заводят, пытаются уличить, заподозрить. Я чувствовал себя некомфортно в таких условиях, душа не лежала. Ещё я боялся превратиться в жлоба. Ведь чтобы фарцевать, нужно экономить на еде. Нужно везти с собой за границу консервы, колбасу и в течение двадцати дней есть только это. Это было страшно. В то время заграница проверяла человека. Там я встречался с журналистами ТАСС, РИА Новости (тогда ещё Агентства печати «Новости»), и редко кто приглашал к себе домой и угощал. Потому что все копили-копили-копили. Потому что, вернувшись, имелись две задачи: построить дачу и купить автомобиль «Волга». Кто-то даже хвалился, что прожил в Японии несколько недель и даже спичек там не купил.

- Жёсткий ли был контроль за спортсменами со стороны КГБ?

- С нами ездили представители этих органов, которых мы между собою называли Иванами Ивановичами. Потому что они походили на безликих кожаных чучел в борцовских залах для отработки приёмов - этаких безмолвных роботов с намёками на руки, столбовое туловище и голову-болванку. Скорее всего, от того, что с нами не посылали «передовиков» производства. Установка их была очень простой: в одиночку не ходить, вовремя возвращаться в гостиницу, не общаться с иностранцами, только в комнате для переговоров. Иностранца нельзя, допустим, было просто отвести в Троице-Сергиеву лавру в Киеве. Нужно обязательно было изложить маршрут, оповестить комитет. Я вёл себя в этом отношении очень самостоятельно. Решил для себя так: никакой государственной тайны я не знаю в принципе. Под пытками продать ничего не могу. Везу человека в Троице-Сергиеву лавру. Ну чего об этом докладывать? Я спокойно показывал гостям наши достопримечательности. Я приглашал к себе домой американского судью, который судил меня очень корректно. Он приехал на Олимпиаду-80. Американцы бойкотировали Московскую Олимпиаду, и он очень боялся. Он очень боялся КГБ. Чтобы его страхи не одолевали, я пригласил его к себе домой. В ресторан позвать не мог, потому что у меня денег не было. Конечно, никому я не докладывал об этом. И никогда этого не боялся, просто вёл себя по-людски.

Я горжусь двумя вещами: тем, что я не проиграл ни одного балла иностранцу на чемпионатах мира и Олимпийских играх, и тем, что я ничего не получил от государства. Ни квартиры, ни авоськи. Ни разу не отдыхал ни в санатории, ни в доме отдыха, ни в 4-м управлении не стоял. Единственное преимущество, которое было у меня как у главного редактора - это машина с двумя сменными водителями.

- Типичный вариант для строителя коммунизма, но не для человека, достигшего вашего уровня высот.

- Квартиру я получил очень смешно. Сначала я жил в однокомнатной, потом дали две комнаты в трёхкомнатной квартире - третья была записана за дворником. До этого в ней жили цыгане, и на потолке были следы от сапогов. Вскоре всеми правдами и неправдами я добился, чтобы эту квартиру в хрущёвке целиком отдали мне. Попытки попросить квартиру от Гостелерадио ничем не заканчивались. Есть у меня приятель, с которым мы зимой занимались виндсёрфингом на снегу. Я принёс прыжковые лыжи, соорудили парус. Потом он привёл третьего, у которого батя работал зампредом Моссовета. Вот он и предложил выбрать: «Есть в центре города трёхкомнатная, есть четырёхкомнатная - на окраине в Чертаново, но вы туда не поедете».

Поехали. Пока посмотреть. Олимпийская стройка, чёрт ногу сломит. Поднялись на одиннадцатый этаж. Лесище перед тобой! Битцевский парк. Церковь вдали. Говорим с женой друг другу: мы отсюда не уедем. Я был таким счастливым. Из парадной выходишь - и на лыжи. Утки летают, лягушки квакают, гуси поют, кабаны ходят. До сих пор там живу.

- Назовёте восьмёрку лучших борцов вольного стиля за всю историю?

- У нас был уникальный борец Алимбег Бестаев, есть Фадзаев, который, к моему глубокому сожалению, не стал трёхкратным олимпийским чемпионом. Потому что мы, в свою очередь, бойкотировали Игры, которые проходили в США в 1984 году, и он вынужден был пропустить их. Такое громадное количество потрясающих борцов у нас было, что восьмёрку составить невозможно. Так вопрос ставить нельзя. У нас олимпийских чемпионов вообще не счесть. Для Якутии, допустим, имя «мухача» Романа Дмитриева - святыня и для всей страны, разумеется, тоже. Поддубный, Мазур, грузин Мекокишвили, чеченец Бувайсар Сайтиев - уникальный технарь, Артур Таймазов - осетинский тяжеловес, Александр Медведь, Иван Ярыгин, киевлянин Борис Гуревич, аварец Али Алиев … Да каждому из них цены нет. Мы держава силачей, богатырская страна, и Карелин - тому подтверждение. Примечательно, что росточек у его бати - метр шестьдесят сантиметров. Но своего сына до сих пор держит в строгости.

- Но Карелин - номер один?

- Сейчас - да, и на будущее - тоже. Это Поддубный новой реинкарнации.

Анатолий САМОХВАЛОВ, Олег БОГАТОВ,

«Р-Спорт», 21.02.2017

Публикуется с сокращениями.